|
בְּגֵיהִנֹּם צְחוֹר הַשֶּׁלֶג פָּסַעְנוּ
בְּתִמְרוֹת הֶעָשָׁן הַחָרְפִּי.
בְּדַל סִיגַרְיָה רָאִיתִי, בְּאֹדֶם כֻּסָּה הוּא,
וְזִנַּקְתִּי אֵלָיו בְּגַפִּי.
חֻלְצָתִי בְּשִׁנֵּי כֶּלֶב חָשָׁה,
מְאַבְטֵחַ צָרַח לִי: — עֲצֹר!
אֵין לִדְאֹג, מְפַקְּדַי הַיְּקָרִים, מֵאַחַר שֶ-
אֲנִי כְּבָר מְמַהֵר לַחְזֹר.
לֹא רָאִיתִי נָשִׁים זֶה שְׁנָתַיִם,
מַזָּלִי הִתְמַזֵּל בִּבְרָכָה.
הוֹ בְּדָלי, יִתָּכֵן שֶׁהֻשְׁלַכְתָּ בֵּינְתַיִם
מִמָּטוֹס וְהוּעַפְתָּ לְכָאן.
הָאָסִיר, שֶׁחָנַק אֶת אִשְׁתּוֹ הוּא
וְהוֹמוֹסֶקְסוּאָל עֲמִיתוֹ
כָּל אֶחָד נֶאֱנַח בְּדַרְכֵּנוּ לַתֹּהוּ,
מֵהַבְּדָל לֹא הֵסִיט מַבָּטוֹ.
הַמְּנֻוֶּלֶת, אֶל מִי יֵשׁ לָךְ חֵשֶׁק,
מְעַשֶּׁנֶת סִיגַרְיָה עִם מִי?
בְּגִלּוּפִין אַתְּ כַּרְטִיס הַטִּיסָה לֹא רוֹכֶשֶׁת,
כְּדֵי לַחְלֹף מֵעָלַי לִפְעָמִים.
בִּמְסִבּוֹת אַתְּ הָיִית מְכָכֶּבֶת,
שָׁם פִּזַּרְתִּי קוֹנְיָאק צַרְפָתִי.
עִשּוּנֵךְ הַסִּיגָר עִם טַבַּעַת מֻצְהֶבֶת
לְכַתְּחִלָּה הִטְרִיפָה אוֹתִי.
אֶת הַבְּדָל בִּקְלָפִים הִפְסַדְתִּיהוּ,
אַף עַל פִּי שֶׁהָיָה כֹּה יָקָר.
לְעוֹלָם עַל זְכִיָּה לֹא אוּכַל לְהוֹדִיעַ
בְּעִקְבוֹת כִּסּוּפַי לַמַּלְכָּה.
חֲלִיפַת הַבְּגָדִים גַּם הָלְכָה הִיא
וּמִכְסַת הַסֻּכָּר לֹא נִמְצֵאת.
עַל דַּרְגָּשׁ הִתְיַשַּׁבְתִּי כְּפּוּף הַבִּרְכַּיִם –
הָכֵיצַד לַמִּסְדָּר אֶתְיַצֵּב?
זֶה הַבְּדָל יִסּוּרִים גָּרַם לִי הוּא,
לֹא טָפַלְתִּי אַשְׁמָה עַל אָדָם.
נִכְבְּדֵי מַחֲנֶה הַכְּפִיָּה הֶעֱרִיכוּ
הֵם אֶת רֹחַב לִבִּי, שֶׁלֹּא תַּם.
אָז יָחֵף לַצִּינוֹק אֲנִי בָּאתִי,
כְּמוֹ קָדוֹשׁ, מַחְרִישׁ, הֶחְלֵטִי.
כְּשָׁבוּעַ בְּדַם הַשְּׂפָתַיִם צָבַעְתִּי
הַסִּיגַרְיוֹת, שֶׁבְּתוֹצַרְתִּי.
— רְאֵה, מִילְיוֹנִים בִּזְבַּזְתָּ וּמַה לֹא
עַל אִשָּׁה מַזְהִירָה וְיָפָה!
— זֶה נָכוֹן, אֲדוֹנִי הַמְּפַקֵּחַ, — אֹמַר לוֹ, —
רַק חֲבָל, אֲדוֹנִי הַמְּפַקֵּחַ, — אֹמַר לוֹ, —
עַל שְׂפָתַיִם לִסְטֹר בִּכְפָפָה.
|
|
Из колымского белого ада
шли мы в зону в морозном дыму,
я заметил окурочек с красной помадой
и рванулся из строя к нему.
«Стой, стреляю!» — воскликнул конвойный,
злобный пес разодрал мой бушлат.
Дорогие начальнички, будьте спокойны,
я уже возвращаюсь назад.
Баб не видел я года четыре,
только мне, наконец, повезло —
ах, окурочек, может быть, с «Ту-104»
диким ветром тебя занесло.
И жену удавивший Капалин,
и активный один педераст
всю дорогу до зоны шагали, вздыхали,
не сводили с окурочка глаз.
С кем ты, сука, любовь свою крутишь,
с кем дымишь сигареткой одной?
Ты во Внуково спьяну билета не купишь,
чтоб хотя б пролететь надо мной.
В честь твою зажигал я попойки
и французским поил коньяком,
сам пьянел от того, как курила ты «Тройку»
с золотым на конце ободком.
Проиграл тот окурочек в карты я,
хоть дороже был тыщи рублей.
Даже здесь не видать мне счастливого фарту
из-за грусти по даме червей.
Проиграл я и шмотки и сменку,
сахарок за два года вперед,
вот сижу я на нарах, обнявши коленки,
мне ведь не в чем идти на развод.
Пропадал я за этот окурочек,
никого не кляня, не виня,
господа из влиятельных лагерных урок
за размах уважали меня.
Шел я в карцер босыми ногами,
как Христос, и спокоен и тих,
десять суток кровавыми красил губами
я концы самокруток своих.
«Негодяй, ты на воле растратил
много тыщ на блистательных дам».
«Это да, — говорю, — гражданин надзиратель,
только зря, — говорю, — гражданин надзиратель,
рукавичкой вы мне по губам».
|
